«Конрад Томилин и титаны Земли» «Плато» - Александр Вяземка

Конрад вздрогнул и открыл глаза. В комнате никого не было, но в том, что голос ему не приснился, он был уверен: дверь в комнату приотворилась от прикосновения невидимой руки и мягко закрылась.

«Слезарь», – догадался Конрад и принялся поспешно одеваться.

В кухне он собрал в позаимствованный у Альхины платок свежую булку, банку варенья и бутылку утреннего молока, а на удивленные взгляды хозяев пояснил:

– Я с собой завтрак возьму. Прогуляться очень хочется.

Утро разогревалось постепенно. В летний воздух уже вонзались стилетами прохладные струи стремительного ветра, предвестника грядущей осени. Осень была и в утрачивающем свою яркость полотне неба, и в траве, где сединой сквозили пожухлые стебельки отмирающих растений.

Конрад спешил на перекресток за березовой рощей, где он иногда виделся со Слезарем, вернее, Слезарь виделся с ним, а он мог его лишь слышать и подкармливать.

На перекрестке сходились шесть не то тропинок, не то дорог, однако место было не только малолюдным, но даже глухим, и Конрад знал почти наверняка, что его встречам со Слезарем случайные свидетели не помешают.

Слезарь, как и Конрад, остался погостить в деревне. Правда, в отличие от Конрада, в качестве неприметного, а не почетного ее гостя. На популярность своего товарища Слезарь смотрел без ревности, а на замечания Конрада о том, что человек-невидимка произвел бы здесь еще большую сенсацию, отвечал сдержанно:

– Знаю я эту сенсацию и людскую гостеприимность. Я уже через это прошел. Как начнет где что пропадать, все отчего-то сразу косятся в мою сторону и говорят: «Кажется кое-кто – не будем тыкать и выкать в него пальцем…» Тут больше позора, чем славы, достанется, уж поверь. Нет, мой удел – безвестность.

Слезарь был уже на месте, о чем и дал знать нетерпеливым дрожанием придорожного куста.

Невидимка жадно набросился на еду и, делая продолжительные паузы, заговорил:

– Ты… как хочешь… а я ухожу… Мне в стогах уже прохладно спать… И собак здесь слишком много.

– А куда же ты пойдешь?

– К югу… Я ж как птица… Мигрирую… Туда – сюда.

– И ты всю жизнь так маешься? Без пристанища?

– В этом есть свои минусы, конечно, но и один бесспорный плюс: я никому не принадлежу – ни отдельному человеку, ни обществу, – и никто меня не контролирует. Никто не указывает, что делать моей правой руке. Никто не будет бранить мою левую ногу, если ее шаг вдруг станет короче шага правой. Ну, а ты?

– Я, пожалуй, останусь пока. Не думаю, что меня тут долго будут терпеть. Хотя вот Штирлиха жена терпит. Но он ей муж. А здесь работать надо. По-настоящему. Сгожусь ли я на что? Не думаю. Но пока это лучший вариант. Слушай, а… а можно тебя спросить… Ты что… того… совсем?..

– Что «совсем»? – переспросил Слезарь. – Ничего не понимаю.

– Ты… – Конрад смутился. – Ты это…

– Ну?! – рявкнул невидимый собеседник.

– Ты совсем… голый… ходишь?

Наступила жуткая – для Конрада – тишина. Он вполне мог решить, что Слезарь попросту ушел, оскорбленный подобным вопросом, если бы не застывшая в воздухе бутылка с молоком. Наконец содержимое бутылки вновь полилось в невидимое горло, и голос из пустоты хмыкнул:

– Почему сразу «голый»? У нас, невидимок, есть шерсть. Разумеется, невидимая. Нас специально сразу с шерстью вывели.

– А почему не придумали невидимую одежду?

– Потому что непрактично. Ты ее если снимешь, потом не найдешь. Да и запачкается – сразу уже не такой ты и невидимый. А шерсть у нас особая – просто так ее не испачкаешь. А испачкаешь – так языком умылся, и всего делов.

– Как… кот, умылся?

– Ну да.

– А хвост?

– Что хвост?!

– У тебя и хвост есть?

– Ты что, рехнулся?!

– Не знаю… – признался Конрад. – В меня как бес вселился… Хотя я плохо представляю себе, что это значит…

Он включил инфракрасную камеру, но каких-либо свидетельств того, что перед ним не человек, а волосатый монстр, разглядеть не мог. Перед ним переливалось неясное пятно без четких очертаний. Рассмотреть какие-либо подробности было решительно невозможно.

Конец ознакомительного фрагмента.